Традиции & Авангард. № 4 (7) 2020 - Литературно-художественный журнал
Ведь шут Горошкин тогда под мостом на словах живописал мне её портрет! И голос, и лексику. Эльмира Зельцер, Дульсинея Тамбовская! Полнейшая, на хрен, Шахре-зада!.. Из Бриджит Джонс, вы знаете, никакими телепередачами, бьюти-блогами и даже салонами и пластической хирургией нельзя сделать…
Что-то такое знакомое… Я вспоминаю его оговорки, подробности текстов, припоминаю, как блеснули его выразительные, но тихие глаза, когда я спросила о самой одиозной «героине на героине»…
Но всё, оказывается, гораздо прозаичнее! Глаза её, конечно, никакие не большие, и даже не зелёные, и не карие, не «красиво-яркие», а самые обычные дуроломные глазёнки, какого-то невнятного мышиного, смешанного цвета… Пусть, кажется, и с восточной этой пресловутой поволокой – профурсетской! – да с этим ещё едва уловимым утырочным блеском распутности и наглости! И эта соскребённая татуировка – задрипанный этот червяк вокруг кретинской розы, подростковый кураж!.. Тьфу!
Теперь я ясно понимаю, что видела её раньше, можно даже сказать, знакома с ней! Сама и лично! Город-то небольшой… Я отлично помню тот день, это было почти ровно год назад.
* * *
Это был наш поход на Святовское озеро. Тогда мы постоянно где-то шастали, в палатках ночевали…
Место красивое, интересное. Озеро идеально круглое, скорее всего, образовалось от метеорита. Мы не раз слышали легенды (даже в статейках краеведов в нашей газете) о его бездонности («верёвки с грузом до дна не достают»), о его смертельной опасности («много рыбаков утонуло») и, главное, о затопленной в нём церкви, из-за чего из-под воды иногда слышен звон колоколов, своего рода отголосок легенды о граде Китеже. Впрочем, наука вроде бы установила, что, подобно нынешнему шуму от автотрассы, до коей километров пять, поэтому и не подумаешь, что это эхо, от водной глади просто отражался звон ближайшей церкви; а вот сам пейзаж действительно не лишён метафизичности, есть в нём что-то колдовское…
Один раз мы лицом к лицу столкнулись в этом лесу с людьми в камуфляже и масках, с собаками и автоматами, они нас даже распластали на земле, типа что-то отрабатывали!.. Вроде как местные какие-то эрэнешники или «коловраты», не помню, как они себя именуют. Говорят, в конце 90-х таких тут развелось немало. Но и это происшествие нас не остановило, потом я только статейку написала «Операция “Ы”», после чего вызывали в управление ФСБ, расспрашивали подробности, сказали спасибо…
Но не об этом я вспомнила… На этот раз с нами в компании было трое парней, все наши – мои и Жанкины знакомые, со двора, «с детсада»… Дождь лил, впрочем, не сразу, а уже потом… Мы, кажется, совсем ничего не пили (у кого-то была баклажка пива «в дорожку»), просто жгли костёр, сидели, пели песни Янки… У нас и парни, это да, все были нормальные, приучены к самым приличным дружеским манерам… А рядом, на другой полянке, отделённой от нас еловым молодняком и стволом поваленного дерева, образовалась другая компания – более многочисленная, ну и, естественно, более пьющая… Они нам не мешали, но всё равно как-то заинтересовались: город небольшой, кругом все свои…
И вот наконец не вытерпели – послали делегата!..
К нам вышел Вовчик, двоюродный брат Вики (через год, вот недавно, он умер, отравившись грибами на подобной тусовке, очень жалко, ведь тоже его знала с малых лет), и он стал как-то лазить постоянно к нам… Вскоре все перемешались, а я из-за своей тогдашней привычки к созерцательности отделилась, пошла посидеть одна на том самом здоровом горизонтальном дереве. И тут ко мне вышла девушка (весьма коренастая и довольно брутальная – такая деваха), в грубых ботинках, с какой-то финкой в одной руке («просто для прикола», типа аксессуар, сунула её после, как в брюхо, в карман-кенгуру) и с бутылкой бормотни в другой, и – предложила мне выпить!..
В конце, когда хлынул ливень, обе компахи, с дюжину человек, влезли в один автобус. Жанка со своим Арчаковым (всё выясняли отношения), я села с Тёмой, мы что-то веселились, ржали, а Шипунов (добрейший толстяк и великан, который всё пытался за мной ухаживать) возревновал и присел к одной из двух леди из их компании – как раз к ней. Они разговорились и всю дорогу вполне благообразно трындели всё про какую-то жёсткую музыку, про группу Burzum, превратно понятого Толкиена, ритуальные убийства и сожжение церквей… В общем, всякий хлам, хотя упились-то ещё далеко не в хлам… Её слегка намокшая шевелюра, как патлы металлистов, вилась во все стороны мелкими кольцами… Тоже мне Алла Пугачёва – в лучшие свои годы!
* * *
Нет сомнения, это она! Не верю своим глазам. Может, это опять всё сон? Но вот же она – она! – стоит, белая, бедная, дикая, вихляясь и приседая у обычного чёрного деревца… На ней дурацкие эти перекрученные красные стринги, грязные рыхлые ноги в непомерных, чуть ли не зимних, мартинсах… Те самые, я их помню!.. Вот они откуда! Вся эта вульгарщина, представленная мной-девочкой по басням Горошкина. Впрочем, сейчас их нет…
Как всё же больно!.. Удар в скулу и синячина со стёсанной кожей!.. А голова!..
Верёвка снята, но её руки по-прежнему сцеплены сзади – закручены ещё, как наручниками, какой-то, что ли, проволокой… Она извивается, мается, матерится, плюётся, вращается вокруг «столба», как будто со стуком (мне это опять невольно видится и слышится!) заскакивая ботинками на кусок доски рядом… Рядом, мне так и кажется, валяются шприцы, презервативы и от них пачки.
Надеюсь, что этого не было!..
– Давай, фря, чё мнёшься! Дай же чё-нибудь попить!.. – опять выкрикивает она с искажённым злостью лицом, надрывно кашляет.
Я смеюсь, меня разбирает смех, каким-то судорожным спазмом в какой-то безумной истерике.
– Так погоди у меня! – почти вслух произношу я, дёрнувшись было вперёд, к хлысту, застыв в нерешительности.
Позвонить Вике? Самой её уделать? В ментовку? Просто свалить?!
…Где же твоя финка – что же она тебе не помогла?!
…Или как мы вместе стоим тут: святой (простите за сравнение) Себастьян и маленький Маугли – написанный, конечно, великим брит-имперцем Киплингом! – с хлыстом в руке… Ну, или – наоборот?!
* * *
«…Вся твоя судьба написана ночью!..» Кто-то снюрюстит – летний, мелкий, малозаметный для людей ноктюрн, словно для какой-то метафизической связки земли и неба: з-з-з!.. – ритмичными волнами, поднимающимися-рассеивающимися снизу, из травы на опушках (почему-то ясно представляется, что из земляники, хотя кругом такое разнотравье, столько шорохов и запахов); кто-то
